«Обратной дороги нет»

В августе 2025 года Сергей, бывший российский военный, переплыл реку Ворьёма, разделяющую Россию и Норвегию. Он шёл пешком почти две недели, был измотан и обессилен. Выйдя из воды, Сергей стал размахивать руками в сторону камер наблюдения, установленных вдоль границы — надеялся, что его задержат. Он вышел на дорогу, ведущую в сторону Киркенеса, и заметил военную машину. Внутри сидели двое молодых людей в форме. Сергей замахал им — фактически пытался сдаться. Но военные только улыбнулись и помахали ему в ответ. Сергей вспоминает этот момент со смехом: он рассчитывал, что его задержат, а увидел лишь обычный жест приветствия, характерный для норвежцев.

В ушах звенело от взрывов. Одна нога оказалась сломана, в другой — осколки. «Я достал сигарету и думаю: последняя перед смертью. И знаешь, как обидно было, когда не нашёл зажигалку?»

Находясь в военном госпитале в Москве, Сергей решил никогда не возвращаться в Украину. Несколько недель спустя, после изнурительного перехода по дикой местности Кольского полуострова, он перебрался через реку Ворьема оказался в Норвегии.

Он услышал гул разведывательного дрона. За ним почти сразу появились три-четыре дрона с гранатами. «Начали скидывать. Я побежал зигзагом между деревьями. Увидел укрытие — старый блиндаж. На входе лежал труп. Я прямо по нему, по этому мёртвому, гниющему телу, и залез внутрь»

Сергею (имя изменено по просьбе героя) немного за сорок. Он родился в Якутске — столице республики Саха, где зимы суровые и температура нередко падает до минус пятидесяти. Позже вместе с женой и двумя детьми он перебрался в Подмосковье. Там работал в юридической фирме, подрабатывал таксистом и охранником. «Обычная семейная жизнь, как у всех», — говорит он.

Сергей никогда не думал, что окажется на войне. В восемнадцать лет его даже не взяли в армию — поставили категорию «ограниченно годен». Но в апреле 2024 года всё изменилось: в военкомате его признали здоровым и отправили подписывать бумаги, не объясняя, что за ними стоит. Уже через несколько дней он оказался на границе с Украиной.

 Посмотрел на карту «глазами китайца» – и увидел выход

«Вообще, о том, что надо валить, я начал думать, когда попал туда – на Украину. Были мысли даже о самоповреждении. Я встречал там ребят, которые просили, чтобы им нанесли ранения, чтобы увезти их из Украины. Понимаешь, насколько там всё было плохо?», – говорит бывший военный.

«Я не знал, как выбраться с войны, – продолжает Сергей. – Там очень много людей, которые делают самоповреждение. Надевают по два-три бронежилета на себя и кидают гранату. Так получают ранение. Но всё равно – всех отправят назад. Даже тех, кто был в плену. Все, у кого есть конечности, попадут на фронт. Не важно, в каком состоянии. Я встречал людей, которых с онкологией туда отправили».

Находясь в госпитале после полученного ранения, он изучал маршруты побега: Казахстан, Грузия, Армения, Беларусь — он перебирал варианты, но стоял практический барьер: заграничного паспорта не было, внутренний — сильно повреждён. Решение Сергей искал, глядя на карту.

И тогда мужчина наткнулся на одну статью о гражданине Китая, который в 2015 году пересёк границу России и Норвегии. «Я посмотрел на эту карту глазами китайца и увидел возможный выход. Он также 10 лет назад прошёл; я прочитал об этом в норвежских СМИ», — рассказывает Сергей.

Он принял решение.

К побегу в Норвегию бывший военный начал готовиться по ютуб-каналам. Там он изучал опыт украинских военных, которые нелегально переходят границу с другими государствами: «Там ребята рассказывают свои истории, как они выходили из Украины через Румынию, Молдову. Там есть информация: чем они пользовались, какие у них препятствия в пути, какие неприятности. Я сам никогда не занимался походами, ни туризмом, ни альпинизмом».

Также мужчина начал физическую подготовку. Он знал, что большую часть времени ему нужно будет идти пешком: «Перед тем, как выехать из России, я тренировался: в рюкзак клал бутылки с водой и ходил. Я готовил организм, чтобы не было крепатуры» (острый болевой синдром в мышцах в результате непривычной нагрузки. – прим. авт.).

От Москвы до Мурманской области Сергей добирался на такси – он знал, что ему нельзя пользоваться общественным транспортом. Все купленные билеты прямиком отправляются в ФСБ, для этого у силовиков есть специальная база «Розыск-магистраль». Доехал до Печенги, оттуда продолжил путь пешком – вплоть до самой Норвегии. С собой было два телефона с «левыми» сим-картами, а также смарт-часы для навигации. Ими мужчина пользовался ещё во время войны.

15 дней Сергей провёл в пешей дороге. Он говорит, что путь занял больше времени из-за полученного им ранения и проблем с ногами. Сергей был одет в камуфляжный костюм – как у охотников, отмечает он.

Во время беседы мужчина неожиданно делает журналистке замечание: просит убрать телефон со стола. «Может попасть вода», — объясняет он. На её реплику о том, что айфон водонепроницаемый, Сергей усмехается и рассказывает про свой аппарат. Его телефон пострадал во время пути: вода попала в камеру, когда он пересекал одну из рек.

«Я через реки шёл и через озёра, — уточняет он. — Не одна река оказалась на моём пути».

Сергей вспоминает один из моментов, когда всё могло пойти насмарку. «В Печенге я ночью шёл по мосту и чуть не столкнулся с дорожным рабочим. Он мог меня выдать», — говорит бывший военный. В остальном людей на маршруте Сергей почти не видел: только доносившиеся вдалеке разговоры и крики. По его словам, по состоянию леса легко понять, где ходят люди — там остаются стеклянные бутылки, консервные банки, упаковки от еды.

В какой-то момент еда начала заканчиваться, Сергей питался ягодами — черникой и брусникой. Вокруг, как он вспоминает, была невероятная красота — северные пейзажи запомнились ему с необычайной точностью: «Я такие виды видел красивые. Нет ни одной открытки с такими видами северными. Ты представляешь, я видел озеро километров на десять. Разлом из гор и вдали видно океан. Прямо волны океана. Очень красиво», — вспоминает он.

Белые ночи делали это пространство ещё более нереальным: время суток теряло смысл. В такие часы он ставил палатку, но сон не приходил — слишком ярко и непривычно.

Первым препятствием был пограничный забор — тот самый, что возведен на российской стороне, но саму границу не обозначает. Обычно между ограждением и линией границы тянутся километры пустоты. Но он знал о месте, где расстояние сокращалось всего до нескольких метров.

Пересечь ограждение было почти невозможно: перед ним всегда проложена следовая полоса из песка, а прикосновение к металлу мгновенно передаёт сигнал пограничникам. И вдруг — удача. В ограждении оказалась дыра. «Я о ней не знал, — вспоминает он. — Просто случайно вышел именно туда».

На газете мужчина рисует схему. Сергей объясняет, что такие заборы установлены по периметру всей России: «Ещё со времён СССР», — подчёркивает он.

Одну из ночей Сергей провёл в военных сооружениях времён Второй мировой войны. Он говорит, что также нашёл там каску военных лет.

Когда до свободы оставались всего несколько метров, Сергей вошёл в воду реки Ворьёмы, разделяющей два государства. У самой кромки он заметил рыбу, скользнувшую прямо у его ног. Над рекой начало подниматься солнце.

Выбравшись на другой берег обессиленным, он стал искать помощь. Попытка остановить военную машину закончилась лишь улыбкой и дружеским жестом норвежцев. Но вскоре он встретил мужчину, чей дом стоял прямо у границы. Тот вызвал полицию. С этого момента начался новый путь Сергея — путь беженца.

Чудесным образом стал годным и здоровым

Сергей родился в Якутске. Позже вместе с женой и двумя детьми семья переехала в Подмосковье. Там Сергей работал в юридической фирме, некоторое время подрабатывал охранником и таксистом. «Была обычная семейная жизнь, как у всех», — вспоминает мужчина.

В апреле 2024 года Сергею позвонили сотрудники местного военкомата. «Сказали: нужно прийти, чтобы уточнить данные. Я пришёл — и тут же услышал, что завтра обязан явиться уже с вещами на сборный пункт», — рассказывает он.

На следующий день — медкомиссия. В восемнадцать лет Сергей получил категорию Б4: «ограниченно годен». Но теперь врачи внезапно решили, что он исцелился. «Поставили (категорию) А2. То есть я выздоровел за все эти годы. Чудесным образом стал годным и здоровым», — смеётся бывший военный.

Сергей говорит, что понятия не имел, что именно он подписывает. По его словам, сотрудники ввели его в заблуждение и фактически обманом заставили заключить контракт с Министерством обороны. «Понимаешь, я был в таком состоянии, что даже не смотрел бумаги, которые подписывал. Казалось, будто это обычное дело — расписался и всё», — рассказывает он. Уже через день после звонка его увозили в сторону границы с Украиной.

«Я понимал только одно: всё, меня забирают, – продолжает он. – Обратной дороги нет». По его словам, в тот момент это выглядело так, будто он добровольно согласился отправиться на войну.

После формальностей Сергея вместе с другими отправили в Курскую область, на полигон. Подготовки не было никакой: «Там выдали форму, автомат, банковскую карту. В военном билете поставили должность — разведчик. Сказали: “Не обращайте внимания”. В итоге половина людей у нас оказалась поварами, половина — разведчиками».

Как отмечает бывший военный, должности на войне часто раздают чуть ли не случайным образом: «Лишь бы был человек, а должность найдётся». Должность врача во время войны на посту, где служил Сергей, выполнял ветеринар.

Я даже никогда не стрелял, но оружие выдали. 

На военных грузовиках Сергея вместе с другими военными доставили в Харьковскую область. Там он провёл полгода до тех пор, пока не решил сбежать.

«Знаешь, сколько времени заняло от момента, как я попал в Курск, до момента, как я попал в Украину? Пять дней. Ну, то есть никакой ни подготовки, ничего не было. Я даже никогда не стрелял, но оружие выдали».

Через неделю после прибытия командир взвода сказал идти на пост — сменить человека. Они тащили с собой генератор, еду, пришли к укрытию.

«Блиндаж — помещение два на два метра. Можно сказать, нора. Сверху брёвна, веточки, целлофан. Сантиметров двадцать земли насыпано», — объясняет Сергей.

Такие укрытия, по его словам, не выдерживают удара «Бабы-Яги» — украинского дрона, который солдаты прозвали в честь персонажа сказок. «Это сельскохозяйственный дрон. Большой, полтора–два метра, с восемью лопастями. Он может поднять четыре противотанковые мины или четыре гранаты от гранатомёта», — говорит Сергей.

Чтобы блиндаж выдержал атаку «Бабы-Яги», нужны восемь «накатов» — восемь слоёв толстых брёвен. У Сергея же был блиндаж с двумя слоями и ветками сверху. «Представляешь, если туда прилетает дрон с минами?»

Сергей занимался радиоэлектронной борьбой. У них были разные комплексы РЭБ — «некоторые как пушки», а у меня — компактный чемодан: «открываешь крышку — и идёт поток излучения, который бьёт по радиосвязи противника».

Во время разговора рядом прошли двое молодых русскоговорящих — и Сергей резко замолчал. Журналистка заметила паузу и спросила, почему он так отреагировал. Он ответил тихо, почти шёпотом:

— Это мои соседи из лагеря беженцев. Украинцы. Я тут никому не говорил, что я из России и что я воевал.
— Почему? — уточнила она.
— А ты представляешь, — сказал он, глядя в сторону проходящих, — что у кого-то из них родственники пострадали? У кого-то могли даже погибнуть близкие от действий России.

Последняя сигарета перед смертью

Сергей не раз вспоминает о фронтовых потерях: «Знаешь, там большинство солдат — может быть, день протянут, может быть, пять дней, и всё… Или ранены, или убиты. Нас везли туда на грузовиках, было около ста человек. А когда меня увозили после ранения, я знал только о пятерых, кто остался целыми. Это включая меня. Но даже я ранен. Потери огромные».

Когда журналистка делает ремарку о числе опознанных погибших, Сергей отвечает: «Ты знаешь, сколько там лежит ребят? Неопознанных». В этот момент он замер и уставился в одну точку.

«Извини», — сказал он и продолжил: «Просто вот лежит тело: чтобы забрать его, нужно минимум два человека — они лягут рядом. Это небезопасно — забирать. Они там и умрут. Я слышал про отдельные группы эвакуации: они забирают только часть — отрубают руку, ногу, голову и отправляют для ДНК-тестов. Лично у меня ДНК не брали, меня нет ни в каких базах».

Сергей не раз сталкивался со смертью товарищей, и однажды сам оказался на грани.Одним вечером по радио прозвучала короткая команда: «Готовьте свои вещи» — без каких-либо объяснений. Утром к ним подошёл проводник и повёл троих солдат через участок мелколесья, вдоль тропы, у самой кромки которой виднелись мины.

«Я не знал, чьи они были — российские или украинские, — вспоминает Сергей. — И тут я услышал взрыв. Парень, который шёл с другого поста, подорвался на мине, сброшенной дроном. Дрон подлетает, сбрасывает — мина падает, выпускает усики с проволокой. И этот парень подорвался на ней».

По словам Сергея, именно так выглядит современная позиционная война: любое движение здесь — почти приговор. Люди до сих пор представляют сражение по кадрам из Второй мировой — толпа бежит, танки идут, крики «ура», стрельба. Сегодня всё иначе: миномёты, дроны, пулемёты и танки накрывают любую активность. «Эти все люди, которые выбежали… они не пробегут и ста метров — все умрут».

«Я схватил этого парня на себя и потащил, — продолжает Сергей. — Мы копали укрытие, где можно было спрятаться. Положили раненого. И там я увидел огромное количество мёртвых».

Один из сослуживцев сказал ему: «Вот, смотри, тут лежат два наших братишки. Копайся где-нибудь здесь рядом».

Сергей по памяти начал рисовать на газете расположение тел, которое он запомнил. В этот момент во время интервью резко изменилась погода: солнце сменилось грозой и ливнем. 

Потом он услышал гул разведывательного дрона. За ним почти сразу появились три-четыре дрона с гранатами. «Начали скидывать. Я побежал зигзагом между деревьями. Увидел укрытие — старый блиндаж. На входе лежал труп. Я прямо по нему, по этому мёртвому, гниющему телу, и залез внутрь».

В ушах звенело от взрывов. Одна нога оказалась сломана, в другой — осколки.

«Я достал сигарету и думаю: последняя перед смертью. И знаешь, как обидно было, когда не нашёл зажигалку?»

После этого ранения Сергея доставили в московский военный госпиталь. Командование дало ему 60 суток на реабилитацию. Но именно там он принял решение окончательно: больше никогда не возвращаться в Украину.

Многие понимают, что украинцы защищают свой дом

Мы встретились с Сергеем в лагере беженцев, который находится в часе езды от Осло. Сюда его отправили после того, как он на допросе в полиции попросил политическое убежище. Сначала на него завели дело о незаконном пересечении границы, но, когда он объяснил свои мотивы, расследование, судя по всему, закрыли.

По его словам, перед побегом из России, он готовился к пыткам и унижением с обеих сторон. Но полицейские на норвежской стороне встретили его мирно: на некоторые время он был закован в наручники. Но как шутит сам Сергей, ему пришлось помочь представителю власти правильно затянуть основание, иначе «мог бы убежать». Пару часов бывший военный провел в камере в полицейском участке Киркенесе. Там ему выдали еду и радиоприемник. Сергей включил музыку и уснул. Это был самый спокойный сон за последние недели.

Жизнь в лагере тянется однообразно. Однако вскоре его должны переселить в своё жильё. Сергей признаётся, что от скуки целыми днями гуляет по окрестностям и рассматривает машины — техника всегда была его увлечением. Теперь, говорит он, мечтает накопить на электровелосипед, чтобы ездить на прогулки.

В Норвегии Сергей чувствует себя в безопасности. Но иногда его всё же посещает тревога: «Иногда смотришь на соседей и думаешь: может, это какой-нибудь товарищ майор. А потом ловлю себя на мысли: ну и что? Что он мне сделает?»

Он не знает, ищут ли его российские силовики, но сам подсчитывает возможные обвинения: дезертирство, незаконное пересечение границы и, вероятно, госизмена. Пути назад для него уже нет. 

«Ты знаешь, кто такой Борис Немцов, Алексей Навальный, Евгений Пригожин? — перечисляет он. — Они абсолютно разные, но все убиты на территории России. И все понимают, кем. Но доказать это официально никто никогда не сможет».

О войне Сергей говорит осторожно, но твёрдо: именно там он впервые осознал, что человеческая жизнь может ничего не стоить. «Не то чтобы она бесценна в плане дорого, — поясняет он. — Наоборот: её ценность там равна нулю».

Он приводит пример. Однажды снайпер, наблюдавший поблизости, передал по рации: он видит, как одного солдата ведут через поле. Того наказали за проступок и отправили собирать упавшие дроны. — «Ну, сама понимаешь… Что с ним стало? Конечно, погиб», — говорит Сергей. Снайпер потом помогал вытащить тело обратно в лес. «А за что он умер? Никто не знает. Может, выпил».

Как закончится эта война, Сергей не знает. Но он уверен, что кремлёвский режим получает от этого выгоду: «Благодаря этой войне Путин остаётся на своём месте».

Сергей признаётся: на фронте он почти не встречал идеологически мотивированных людей. «Здесь всё другое. Многие идут за деньгами. И большинство понимает: мы на чужой земле, на территории другого государства. Многие понимают, что украинцы защищают свой дом. Просто у них нет выхода. Я нашёл для себя выход, а многие остаются. Может, даже не задумываются, что можно иначе».

История Сергея — не исключение, а часть более широкой картины. Судебные материалы из северных регионов России, проанализированные Barents Observer, фиксируют более 800 приговоров по статьям 337–339 УК РФ (самовольное оставление части, дезертирство и симуляция болезни) с весны 2022 года, с резким ростом в Мурманской и Архангельской областях, а также в Карелии и Коми. По всей стране, по данным внутреннего брифинга, проанализированного Frontelligence Insight и InformNapalm, в 2024 году задокументировано 50 554 случая отказа от службы, а правозащитная инициатива «Идите лесом» сообщает, что помогла 46 323 россиянам, стремящимся избежать мобилизации.