Армия - школа жизни?
Личная история и мнение автора
Начатая 24-го февраля война для миллионов людей стала самым большим потрясением в жизни. Ежедневные новости выглядят дикими и нереальными, и сложно сказать, в чём заключается большая трагедия: в том, что происходит сейчас или в том, что многое из этого происходило и ранее. Особенно если говорить о внутренних делах российской армии, в которой, по сути своей, давно ничего не меняется.
Выхода нет
На прошлой неделе в Подмосковье покончил с собой Сергей Гридин, солдат срочной службы, призванный из Печоры. Он решился на самоубийство после того, как его “…вписали в ротацию на Украину” и должны были отправить на войну. В предсмертной записке Сергей сообщил, что по внутренним убеждениям не желает участвовать в военных действиях, и попросил не отправлять его в зону боевых действий. После этого в отношении него начались “измывательства” со стороны командира взвода и сержантов. Всё это в итоге привело к трагической развязке.
Сергей Гридин. Фото Лины Самировой.
В июне 1994 года года журналист Barents Observer Денис Загорье был призван на срочную службу в российскую армию, где с ним произошла очень похожая история.
“Добровольные” армейские решения
Связи моих родителей позволяли мне “откосить” (избежать призыва в армию - примечание редакции), но было решено этого не делать. По общему мнению семьи мне стоило приобрести армейский опыт. Да и “белый билет” был не в почёте (“белый билет” - стандартный военный билет, выданный из-за проблем со здоровьем, который иногда нелегально можно приобрести за деньги - прим. редакции). В итоге я оказался на срочной службе в одной из частей 61-ой отдельной Киркенесской Краснознамённой бригады морской пехоты.
Меньше чем через полгода, 9 декабря 1994 года, началась первая чеченская война.
Почти сразу срочникам сообщили, что они отправятся в “горячую точку”. Сделано это было по-армейски чётко и слаженно - призывников вызвали в кабинет к командиру батальона. Помимо него там находились командир части и заместитель командира по политической работе с личным составом (“замполит”). Командир части произнёс длинную речь, суть которой можно пересказать очень коротко: “Вы едете в Чечню”.
После этого нас вывели в коридор, а затем по одному стали заводить обратно в кабинет. Причина проста - отправлять срочников в зону боевых действий можно было только по истечении полугода службы, а у меня и тех, кто прибыл в часть в конце июня, этот срок ещё не прошёл. Поэтому от нас необходимо было получить заявление о желании “добровольно” отправиться в зону боевых действий.
Этим и занимались командир части, командир батальона и замполит персонально с каждым солдатом. Аргументы, которые они озвучивали, были просты: это не боевая поездка, а безопасное сопровождение бронетехники; рано или поздно все туда поедут; откажешься - отправим в “дисбат” (дисциплинарный батальон - прим ред.); как ты будешь потом смотреть в глаза сослуживцам?
Последнее может показаться странным доводом, но для срочников это весьма действенно, ведь с первого момента жизни в армейском подразделении, помимо военных знаний, солдату вбивается мысль, что отныне он не отдельная личность и не самостоятельный человек, а маленькая часть огромного военного механизма, не имеющая права на собственное мнение, и предназначенная только для выполнения приказов всех вышестоящих. Другие мысли в закрытый армейский мужский коллектив не допускаются.
Но вернёмся в кабинет командира батальона. Беседовали с каждым долго, и выпускали только после написания заявления о “добровольном” желании ехать на войну. Причина настойчивости была проста - в пришедшей в часть разнарядке указывалось необходимое число военнослужащих, которых уже утром следующего дня необходимо было отправить. И если бы срочников не хватило, то их пришлось бы заменять контрактниками или офицерами.
В итоге все “согласились”. После этого нас построили в казарме и торжественно сказали: “Спасибо!”. А затем отправили в увольнительную для отдыха перед поездкой. По сути, отпустили попрощаться с родными, ведь как стало известно позже, из тех, кого отправили из нашей части в зону боевых действий, обратно вернулись немногие.
Война = смерть
Я с детства понимал, что значит слово “война”. И всегда знал, что самое ценное, что есть у человека - это жизнь, и что во время войны именно её одни люди отбирают у других. Я не хотел, чтобы кто-нибудь отнял у меня самое ценное, и тем более не хотел делать этого сам. Возвращение утром в часть означало бы согласие с решением, принятым не мной, а за меня. Времени оставалось всё меньше, вариантов было немного.
Организм по-своему помог в поиске выхода из сложившейся ситуации - ночью у меня произошло обострение хронического бронхита, и я оказался в госпитале.
Через две недели я вернулся в часть. Мои сослуживцы “добровольно” уехали “сопровождать бронетехнику” в Чечню, в части осталось всего 5 срочников, небольшое число контрактников и почти все офицеры. И со многими из них мне пришлось общаться по-новому, в контексте моего “предательства Родины” - именно так в части негласно было квалифицировано попадание в госпиталь. В ответ на вопрос: “А почему вы сами не поехали?” чаще всего звучало, что им “не положено” или “приказа такого не было”.
Можно считать, что мне повезло, ведь физической силы во время всеобщего осуждения ко мне не применяли. Но психологическое давление оказывалось колоссальное. Память стёрла конкретные слова, которые звучали в мой адрес, но оставила ощущение полнейшей безнадёжности и беспомощности. А ещё мне постоянно предлагалось исправить свою «ошибку», и поехать на войну. Но к тому моменту я уже сознательно отказался ехать в Чечню.
В такой обстановке я провёл пару месяцев, ровно до того момента, как в нашу часть начали прибывать срочники, которые смогли выбраться из Чечни живыми. После их рассказов о происходившем там, я окончательно убедился в правильности своего решения.
Пожалуй единственное, что помогло мне тогда справиться с психологическим давлением - это то, что мои родители приезжали ко мне на КПП в нашу часть, и во время этих встреч я мог обсудить с ними происходящее. У Сергея Гридина, скорее всего, такой возможности не было.